Лебедянец, не в тему, но специально для тебя
ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ (10 мая 2001 г.)
Ну что ты бьешься головой о стену?
Думаешь в соседней камере лучше?
(С.Е. Лец)
В посетителе все выдавало провинциала: засаленный галстук на клетчатой ковбойке, устало повисшие поля пожилой серой шляпы и огромная хозяйственная сумка, из которой он вынимал обтрепанные, несвежие от частого доставания жалобные бумажки.
Есть в Липецкой области городок с дивным русским названием Лебедянь. И есть у этого городка своя газета. А у газеты - редактор. Но совсем не тот, кого бы хотел видеть на этом посту мой посетитель.
Сложив в уме «не тот» с жалобными бумагами, вы, возможно, подумали, что это снятый редактор районки приехал в Москву воевать супостата, отнявшего у него газету. Но нет, это было бы слишком просто и обыденно. История, открывающаяся нам, имеет шекспировский оттенок по беззаветности чувств и накалу страстей.
Итак, была в Лебедяни газета, у нее, как водится, был редактор, женщина молодая и способная, усвоившая с молоком матери-журналистики не только приемы ремесла, но и неотделимые от них потребность свободы и дух независимости.
Я не задавал этого вопроса, но думаю, что была она единственным ребенком у мамы и папы, и скорее всего именно поэтому вернулась в Лебедянь и пошла работать в местную газету. Довольно быстро - сказывалась хорошая, нечастая на районном уровне, профессиональная подготовка - она стала расти и всего за несколько лет стала редактором. Но цвела и произрастала она под лучами одного местного градоначального светила, и ее представления о свободе и независимости росли и развивались, обретая формы органичные именно для данного, благоприятствовавшего ее росту климата.
Но - черт бы подрал эту непостоянную девицу - демократию, - одно лебедянское солнце, путем выборов, зашло, а на его место поднялось другое и новому градоначальнику оказались чужды уже привычные для нее и приемлемые в предыдущей лебедянской жизни свободные формы местной печати. Более того, ее газета в тот самый недолгий момент, когда «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса», энергично противостояла этой смене зорь, светил, лебедянских градоначальников, искренне полагая, что демократия - это то, что думаем мы, а не они, то, что мы, а не они ею считаем, то, что нравится и удобно нам.
Скорее всего и новый градоначальник придерживался тех же взглядов на демократию, и потому их взгляды, в связи с разницей воспитания, образования и жизненного опыта решительно не совпали.
И он ее уволил, точнее выжил, опираясь на мнение коллектива. Сначала, как это бывает, коллектив ее поддержал. Но тайно. А нового редактора выбрал открыто. Причем всеми семью или восемью голосами работавших в газете. А куда им было деться, если другой газеты в Лебедяни не было и не могло быть при ее трех или четырех тысячах жителей. Ее унижали, назначив на техническую работу и предоставив рабочее место возле уборной, она судилась, и победила, и снова была уволена. Словом, все клонилось к тому, что «и пошли они, солнцем палимы, повторяя: суди его бог, разводя безнадежно руками...» И не о чем было бы рассказывать. Примеров подобного рода сотни. Причем она еще была в лучшем положении, ибо, как я уже говорил, талантлива и профессиональна. Ей предлагали работу корреспондента областной газеты, за ней стояли ее дипломы и премии за журналистские успехи, но она хотела только одного: делать свою газету.
И была она так трагически и демонстративно несчастна, что родители продали свою трехкомнатную квартиру и купили ей оборудование. И продали козу или даже двух и купили ей бумагу. И ее собственная газета «Лебедянская ярмарка» вышла в свет. Я эту газету держал в руках. Это хорошая, можно даже сказать - очень хорошая районная газета. Но, увы, двух печатных органов для Лебедяни слишком много, для второй газеты нет рынка, да тут еще и градоначальник не без оснований усмотрел в этом покушение на собственную власть, и печатать газету пришлось в соседнем городке, и подписку на нее почему-то не удалось объявить, и, загрузив в сумку газеты, документы, дипломы и письма - вопиющие свидетельства несправедливости жизни, папа поехал в Москву. За правдой. Сама она бы не поехала - слишком горда и слишком оскорблена - это моя догадка, я ни разу не видел ее и ни разу не слышал ее голоса по телефону.
Не знаю, чем папа занимался в этой жизни, но думаю, что до пенсии был он каким-то маленьким полусельским Акакием Акакиевичем, и смотреть ему в глаза было нелегко, а видеть, как он плачет - невыносимо.
Выяснилось, что за последние два года папа побывал уже везде. И у судей, и у прокуроров, и в липецком союзе журналистов, и у областных начальников, что, впрочем, в Липецке одно и то же, ибо председателем Союза журналисты там избрали себе вице-губернатора. Все попусту: жизнь ополчилась на его дочь, тупые, чиновные, равнодушные люди не захотели помочь ей, и только он, уже потерявший материальное благополучие, а теперь еще теряющий веру и силы, чувствовал себя единственной опорой для хрупкого сосуда ее бескомпромиссной гордыни.
Я навел справки: ей пытались помочь многие, ее поддерживали в судах, ей предлагали работу на месте, переезд в другой город - ни за что и ни в какую: только газета и только в Лебедяни. А отцу уже продавать нечего, а газета продолжает выходить, но не расходится, несмотря на то, что он развозит ее на ветхой своей колымаге - «Москвиче». И это уже превращается в бессмысленный трагифарс. Но попробуйте сказать такое, глядя в его жалостные глаза человека, сделавшего для своей дочки все, что в его силах, и все зря.
Понять простую и жестокую логику рынка он не может, а чтобы ему жить дальше, надо, чтоб дочь была счастлива, а чтобы она была счастлива, надо чтоб у нее выходила газета, а чтобы она выходила - надо денег.
- Дайте! - но нету у нас на это средств, не предусмотрены деньги на спасение мечты никакими грантами.
Он вышел от меня поникший и заплаканный, оставив два экземпляра «Лебедянской ярмарки». Он предлагал оставить больше, их у него было много.
***
В преддверии грядущего Дня Свободы Прессы меня пригласил к себе председатель Союза журналистов России.
- Вот, - сказал он, подняв над головой уже знакомый мне газетный лист, - этой газете мы обязаны помочь именно в этот день. Пустим на митинге шапку по кругу. Чтобы выжить, ей надо всего тридцать восемь тысяч рублей. Это будет...
- Сева, - сказал я, - это же полный бред. Он был у меня дважды, я все выяснил - проверил. Это же никого не спасет.
- Я согласен со всем, что ты скажешь, но это не ради них, это ради нас самих необходимо, - ответил он.
Ну, и при чем тут свобода слова? Гласность? Справедливость? Здравый смысл, наконец? Ни при чем.
Нашли пять тысяч рублей. Отдадим на митинге.
А что делать?
Алексей СИМОНОВ
Copyright © Glasnost Defense Foundation