Конский волос

Модератор: Модераторы

Конский волос

Сообщение New Writer » Вт май 31, 2011 12:11

Свеженький рассказик.

Конский волос

Странное дело, конский волос болел. Болел именно он, а не палец оттого, что некое инородное тело нежданно поселилось в нем без спросу. Вернее, болели они оба – и волос, и палец. Но это выяснилось чуть позже, не сразу. Как описать эту боль? Она не похожа ни на одну известную мне ранее. Это странная, какая-то отрешенная боль, кричащая как бы издалека, но при этом выворачивающая палец наружу здесь, сию секунду. Мне кажется, нечто подобное ощущают солдаты, когда в их плоть, смеясь и ликуя, вгрызаются озлобленные осколки вражеских гранат. Нет, солдаты определенно чувствуют себя намного легче, ведь они точно знают, что находятся на войне, и гранаты тут – обычное дело. У меня же есть лишь несколько предположений попадания волоса в палец. И все они одно нелепее другого. Конский волос в пальце, ведь это же форменный идиотизм и шутовство! К чему? Зачем?
Иногда мне кажется, что волос живет и мыслит внутри меня. Жизнь его наполнена невообразимым довольством и радостью. Когда я задумываюсь, то понимаю, что есть у моего нового друга много общего с Иваном Ильичом, которого Толстой силою своей титанической мысли, заставил жить «прилично и приятно». Да, да! Точно так! Конскому волосу в моем указательном пальце правой руки вполне прилично и приятно торчать на полсантиметра наружу. А о чем ему волноваться, если добрых семь сантиметров находятся внутри, среди тепла, мяса моего и крови?
И знаете, посоветоваться не с кем совершенно. У кого спросишь, если живешь-то один? Почему, спросите вы? Не могу знать. Один – и все тут. Ушли все, если и были когда. Но вернемся к волосу. Он черный...
Мой дед, когда занимался лошадьми, продавал их, покупал (даже немного лечить умел), очень любил именно черногривых. Он даже двустишие сочинил вот такого содержания: «Зачем вы вымерли, тарпаны, дарил бы вам одни тюльпаны!». Помню, дед постоянно повторял эти слова, гладя при этом жеребца по гриве. И, смею заметить, ни единого раза, ни один волосок с лошади либо жеребенка не попал деду в палец или еще куда-то! Я же с тех пор как дед мой умер, а было это ровно десять лет назад, ближе, чем на пять метров к лошадям вообще не подходил. И на тебе! Конский волос в пальце.
У моей жены были длинные пышные волосы цвета сырого каштана. Прекрасная была шевелюра. Когда мы, фатально потные, разгоряченные до безумия, вставали из постели, когда в обнимку шли наливать чай или резать фрукты, или когда она собирала разбросанные по полу заколки, волосы были везде. Они выныривали из черного горячего чая, тащились за мной по коридору, прятались под подушкой, и в угрюмых шторах. Но это были человеческие волосы. Прекрасные волосы женщины, запах которой заставлял грустить о том, что придет смерть, и этот чудо исчезнет. Но это еще не конец! Во рту у меня тоже бывали ее волосы, но эти волосы были гораздо короче, жестче и чернее, но все таки - это были человеческие волосы. И не в пальце, а всего лишь на взмокших дрожащих губах.
Ощущения, которые поселились в моем пальце, делают мучительными и больными воспоминания даже об этих прекрасных моментах жизни. А хороших моментов до недавнего времени было много. И, конечно, они не только с ней связаны – много чести! Они связаны и с моей собакой. Это странно, но я никогда не чувствовал противоречия в том, что любовь к моей умной и невинной колли затмевала порой все на свете. Даффи никогда не была предателем. Умные глаза ее выражали космических масштабов тоску по потерянному собачьему раю. Теперь я точно знаю, что шерсть ее – милая, прекрасная, мягкая – выпадала именно поэтому. Я так любил ее! Я собирал волосок к волоску везде: с ковра, что раздражал порою слишком толстым ворсом, со стен и даже с потертого кружка унитаза. И хранил свое богатство в белом, как снег юности, конверте. Но она ушла. Мой единственный безмолвный друг. Я не знаю куда.
Боль в пальце, которую причинял один лишь волос, могла бы затмить ощущения от вхождения в тело пятнадцати жирных иголок для сшивания кожи. Мне известна природа боли, и я могу ее терпеть, относиться философски-насмешливо к любым ее проявлениям. Но здесь какой-то особый случай. Есть тут некая замысловатая тайна. Это же не просто боль! Это управляемая боль, которая регулируется кем-то со стороны. Хочется, чтобы этот таинственный маньяк заснул хоть на минуту, забыл бы о злодейском рычаге, каждый поворот которого доставляет мне новую порцию чудовищных страданий!
Палец стал совсем не похожим на себя. Внизу он оставался вполне обычным, а вверху он стал раздутым, красным и с виду казался мягким, все равно, что дешевая сарделька. Невидимый кипяток обдавал, что еще более обидно, всю руку, абсолютно всю. Вчера я хотел залить эту боль спасительным виски, но переборщил с дозой и надрался так, что несчастный палец мой увеличился до размеров человека, отделился от руки и спокойно рассматривал обложку книги Девида Линча «Поймать большую рыбу» стоя в вальяжной позе у камина. Затем он обошел все комнаты, а потом лег на мою кровать. Да-да, на ту, где когда-то лежали ее волосы, которые я с радостью находил по утрам. Когда он лег и стал издавать звуки, отдаленно напоминающие человеческий храп, в нем проснулся волос. Чудовищный, огромных размеров змей, он чинно выполз из пальца и свернулся древним уробороссом, образовав кольцо моей боли, моей пытки и страха. Я сидел в оцепенении в кресле и слушал, как змей шептал: «Я волос твоего сознания. Откройся мне навстречу. Обними меня, прими меня, молись со мной».
А потом я заснул. Проснувшись рано утром, я почувствовал чудовищную боль, кошмарную муку. Снова. Палец проснулся задолго до меня и был сейчас на том самом месте, где быть ему и полагается. А в пальце был волос. Обычный, маленький, без признаков ползучего ночного кошмара. И снова непонятно, что же болит – палец или сам волос в пальце. Отчего волос в пальце может болеть? Оттого, что находится он не на своем месте, а если до конца честно, то от обиды. Всяк ведь хочет быть там, где ему положено.
Я кое-как позавтракал, и вспомнил, что сегодня выходной и идти никуда не надо. Поэтому, как следует опорожнившись, чтобы ничто не отвлекало меня от болящего волоса, я уселся думать. Думать о волосе, только он занимает меня теперь, более ничего. Все остальное – прочь, в воронку времени.
Ведь конские волосы – это очень красиво. Особенно тогда, когда все вместе, как молодые клены, составляют они прекрасный лес – гриву строптивого коня. Кто-то разобрал эту красоту на части, спилил одно деревце и всадил его осиновым колом в мой палец. Аллегория, скажите вы? Аналогия не совсем точна? Очень даже точна! Этот тайный противник красоты и гармонии с чего-то решил – что мой палец - это злобный упырь, черное порождение тлеющей нави, а как иначе объяснить сей страшный поступок? Мой палец попросту хотят убить таким вот изуверским способом. Вот, оказывается, зачем Эриксон изобрел свой гипноз! Кто не хочет добровольно подвергаться воздействию, для того мы разработаем программу незаметного такого гипноза, непрямого! Поверьте, здесь то же самое. Кто-то хочет убить меня, уничтожить, а чтобы отвлечь от раздумий, которые могут в определенный момент натолкнуть на мыслишку о спасении, они убивают меня через палец. Вот и все. Это вовсе не смешно. Палец только начало. Представляю, во что выльется этот коварный план в итоге. Наверное, вместо комков угрюмой кладбищенской земли, меня закидают гривами тарпанов эти злобные заговорщики. Вот и получится сумасшедшая лошадиная тризна у них, а не добропорядочные христианские похороны…
Родственников не пригласят. Им объявят, что я сгорел или утонул, меня не нашли и ничего не уцелело. Увезут тело куда-нибудь подальше на тройке, в которой один из коней будет, определенно, тот, чей злополучный волос сейчас болит в моем пальце, создавая своей болью синергетический эффект, который, как известно, трактует нам школьную арифметику как 1 + 1 = 4. Синергетическая боль. Боже! И почему только Егор Радов не выпустил роман с таким названием? А потом кони притопчут землю на моей могиле, станцевав на свежих комьях легкую и непринужденную лошадиную мазурку.
Тотем. Конский волос для меня – это настоящий тотем. Я должен ему поклоняться, испытывая при этом насыщенность амбивалентных чувств, представляя лицо собственного отца, которого я должен бы был любить и ненавидеть одновременно. Впрочем, что это я? Отца-то ладно! А волос, этот огромный безмолвный фаллос, который так больно снашает меня в палец, я должен только любить. И никакой тебе амбивалентности!
Могилы и любовь – это все лирика, это для стихов, для нетленки. Поверьте, ни один поэт еще не справился с небольшим конским волоском, коих на свете существуют миллионы, нет, не сладил. Поэты-то они только наследили, и ничего больше. А больше поэзии, что? Конский волос. Он причиняет реальную боль, но ощущается она остро до нереальности, до оцепенелого бездонного обморока. Что-то тут не так, и сын зари иссяк. Хорошо придумано? О, да. Сын зари – это конский волос в моем пальце, а дочь мрака – это мой палец, который символически принял женский образ и смысл лишь для того, что, возможно, стань он чем-то принципиально новым для въедливой боли, она бы закрыла на него глаза, как жирная соседская кошка на сосиску «Молодежная».
Воспоминания часто захватывают меня целиком, особенно, в последнее время. Знаете, ничего удивительного: не было волоса в пальце, все было в порядке, было чем заняться и о чем задуматься, не вспоминая к дела давно минувших дней. А ныне же остались лишь воспоминания, которые нахлынули бирюзовой волною вместе с бесцветной сухой ломотой в пальце.
Итак, о чем же они, эти отпечатки былого? О грудях. Да, именно о них. О женских грудях. Больших и маленьких, отвислых и стоячих, смотрящих в разные стороны и, наоборот, кучковато стремящихся к золотой середине. И все. На этом все. Видно время пришло. Великое время сисек, как я в шутку его называю теперь. Хоть бы кто-нибудь додумался побеспокоиться о чем-то другом, кроме грудей! Нет. Нет и нет – одни сиськи на уме. Это ненормально, и в ненормальности своей крайне аморально, скажу я вам.
А работы было много за последние годы. Ходили каждый день и дети, и взрослые. Разговаривали подолгу все, а как же, дело-то непростое! Если видел, что не нужно ничего менять – так сразу и говорил. Некоторые соглашались, больше не приходили, а кто-то уходил на месяц-два, затем, возвращался… А я что? Мне-то что? Я всего лишь исполнитель. Жить тоже на что-то надо было, вот и работал с утра до ночи. Только уж совсем маленьких бедняжек домой отправлял, а если с родителями приходили, то целую лекцию читал, бесплатно притом! Ведите, говорил, их не ко мне! Ведите их в другие места, где совсем по-иному процессы происходят, не так, как у меня! И они вели. Точно знаю, что водили некоторых. Звонил потом, уточнял, интересовался, как будто чужая судьба и жизнь теперь могут спасти меня от страшной боли пальца.
Да, именно пальца, а не в пальце. Кому я нужен теперь? Грудям? Сиськам? Нет, вряд ли. Все остальное куда-то делось. Знаете, бывает так в жизни: вот было все, а потом пропало, просто пропало, кануло. Было веселье и радость, все было! И прогулки в зоопарк по выходным, и жвачки эти вредные, и аттракционы… Нету ничего. Вон, фотография посейчас висит в спальне. Счастливые все, солнышко светит, один на плечах, другая рядом за штанину держится, третья за шею обнимает. И эти морщинки-лучики у нее. Ну, ничего красивее на свете не видал, ничего! И пусть сейчас фотография болит и рвет все изнутри при взгляде, еще остались силы хотя бы помнить так, чтобы боль отступала, на миг, на секунду.
А дальше были груди, сиськи и страдания, сплошные резкие страдания. Причин они придумывали массу, тонну, воз, только бы никто не отговорил их от этих мыслей. Кому в итоге все это надо? Для чего?! Нет, не понимают. Я сдавался. Нет, не сразу. Было время, держался до последнего, убеждал. А потом просто плюнул, так, знаете, для виду поговоришь, лицо серьезное состроишь, а затем соглашаешься, день назначаешь, да и дело с концом. Приходите, люди добрые, вымя мне свое очередное под нос суньте! Лучше бы конский волос им туда, в сиськи, в глубину самой жизни…
х х х
Нинель сидела на светлой просторной веранде с чашкой ароматного капучино. На ней была помятая ночнушка, волосы стояли дыбом, красивое худое лицо выглядело старше после сна. Девушка томно зевала, вглядываясь болотного цвета глазами в безоблачное утреннее небо. Слева находился небольшой столик, на котором лежало несколько пожелтевших от времени газет, заляпанный диск «Depeche mode» без коробки, пачка «Vogue» и черный мобильник. Нинель допила кофе, нехотя закурила, бросила зажигалку, откашлялась. Смачно зевнув, она взяла телефон, нашла нужный номер, и замолчала в ожидании, когда на том конце возьмут трубку.
- Алло. Привет, Ленок, - Нинель подобрала ногу под себя. – Ну, ты приехала? Молодец. Как отдохнула? Нормально? Я рада за вас. Гранд Каньон видели? Вот умнички! Фотки потом покажи, интересно. А у меня дела не очень. Сделала, в том-то и дело, что сделала. Нет, ничего не вышло, представляешь? Этот красномордый урод сказал, что мой случай один из двадцати. Не повезло, сказал, ничего не поделаешь, бывает. Хотела рожу ему расцарапать, сдержалась. Ага. Точно, Лен. Бог его знает, ты вопросы задаешь такие! Я что тебе специалист, что ли? Вроде все нормально сначала было. Была, конечно, боль, дискомфортно как-то было... Тянуло, покалывало, но вполне себе терпимо. Потом боль усилилась. Такое ощущение появилось, что мне туда колотые кирпичи вшили! Я же тебе говорю! Сначала пел соловьем! Мол, ничего страшного, такое бывает, все пройдет! Ничего не прошло. Конечно, говорю же. И он-то, сука, струсил. Ясное дело, охота ему отвечать за меня? Не охота, конечно. Да знаю я, что у Варьки все супер получилось! Я тоже думала, что у меня все хорошо будет. А что Коля? Коля был очень, зол, очень! Я его еле удержала! Он же хотел его запинать, весь красный ходил, рвал и метал, места себе не находил. Да. Да. Я помню. Так вот. Да, потом разговор у нас состоялся с ним. Сначала по телефону. Начал, козел, намекать, что вина не его, нервничал, кричать пытался, но я его сразу на место поставила, Жорой припугнула. Тебе смешно, а я знаешь, сколько нервов потеряла? Ужас! Да объяснил, он, объяснил, что ты все заладила! Сказал, типа, что предупреждал, что со стороны самого протеза могут быть специфические осложнения. Я не помню, Ленок. Вот. Он начал, мол, что это - инородное тело и организм пытается избавиться от него, и все в таком духе. Имплантант стерилен, поэтому, мол, нагноения вокруг него не происходит… Это он мне втирает, прикинь? Но организм, мол, оборачивает его в тонкую пленку, типа защитной капсулы. И вот обычно эта пленка бывает мягкой, если все, типа, нормально. Но в ряде случаев в структуру этой пленки откладываются соли! Вот почему именно у меня?! Черт. От этого, мол, пленка становится неровной, твердеет. Т. е. грудь была мягкой, гладкой и ровной, а стала твердой и болезненной, вот мой случай! Ты представляешь?! Патологическая пленка образуется далеко не у всех, а вот у меня образовалась! Избранная, твою мать! Ну и трындел еще, что причины кроются в общем состоянии организма, в перенесенных ранее болезнях... херню втирал. Кому отвечать-то охота, ясное дело! Легче все на организм свалить. Что толку, Ленок, в том, что деньги он вернет? Но не будет за то у меня больших красивых сисек, не будет, понимаешь?! Организм не приспособлен. У всех приспособлен, у Спиваковой, проститутки этой, приспособлен, а у меня нет. Твою мать. А что Коля? Коля, ясное дело, недоволен остался. К Марине так и ходит. Большие сиськи, говорит, это основа становления любых отношений. Я не знаю, что мне делать. Я бы этого козла порвала бы, будь моя воля! Я теперь мужа могу потерять, ты понимаешь?! Конечно, уйдет, а ты думала? Сиськи, зараза, любит огромные… В общем так, Ленок. Я намерена мстить врачу. Гаду этому. Не знаю как. Что? И что же ты можешь посоветовать? Я с удовольствием послушаю, дорогая.
Следующие 10 минут Нинель внимательно слушала подругу, которая описывала ей способ мести. Она периодически делала глубокие затяжки и стряхивала пепел прямо на пол. За окном, тем временем, становилось все пасмурнее. Серые тучи медленно ползли из за соседней девятиэтажки неровной грозной волной.
х х х
- Здравствуйте, баба Нюра, - путалась в темных сенцах Нинель.
- Заходи, заходи, потом здоровкаться будешь, - шамкала баба Нюра, то и дело поправляя пыльный черный платок, который, казалось, был ей очень велик.
Они прошли в горницу. Старая мебель, серые фотографии на обшарпанных стенах. В углу застыл хромой комод, из которого торчало какое-то тряпье. На столе горел тусклый ночник, комната играла тенями, спертый воздух был насыщен незнакомыми Нинель запахами.
- Все принесла? – тяжело усаживаясь на скрипучий стул, спросила баба Нюра.
- Да вроде… - стеснялась Нинель.
- Доставай. Так. Мед есть, мята есть, семечки мака… есть, - скрипела старуха. Зрачки ее, как два черных ужа, странно извивались в мутном водоеме глаз.
- Сейчас, - шептала над снедью баба Нюра. Вдруг она замерла, как-то вытянулась, и, казалось, помолодела.
Нинель покрылась капельками пота.
- За что ж, дорогая, человека невинного наказать хочешь? – прищурилась баба Нюра.
- Он не невинный, баба Нюра, - выпалила Нинель. - Он жизнь мне сломал, - соврала она.
- Мне лукавить не надо, милая, не надо… - как-то по-цыгански прошептала колдунья. – Ничего он тебе не сломал. Вымя-то какое хотела? С бочку что ль?
- Хотела, и что с того? Мне это необходимо было… – поежилась Нинель.
- Молчи уж, ладно. Мне-то все равно. Я давно одной ногой в аду, - смеялась бабка.
Она принялась раскладывать семечки мака, мед и мяту, взяла со стола конский волос:
- Сейчас узелков на волоске навяжем. Потом вскипятим водичку. Ох, больно доктору будет, ох и достанется ему, бедному…
Баба Нюра трясущимися жилистыми руками поставила на плитку черный котелок. Пока вода закипала, она вылила внутрь мед, высыпала мяту и мак. Туда же бросила и конский волос.
- Иди сюда, - снисходительно позвала она Нинель. Та медленно приблизилась.
- Плюй, - старуха показала пальцем на котелок.
Нинель смачно плюнула. Слюна в миг исчезла в закипающей воде. В груди Нинель заломило, застучало. Захотелось почесать соски.
- Теперь сядь вон туда и жди, - баба Нюра указала в сторону окна, где чернел старинный деревянный стул.
Нинель почти уже села, но боковое зрение выловило на стуле какой-то предмет. Это была маленькая иконка. Нинель протянула руку, чтобы убрать ее.
- Не смей! – взвизгнула колдунья, - Садись прямо на нее.
Нинель села. Старуха продолжала шептать над варевом, где, извиваясь в адской пляске под музыку колдовского заговора, обретал свое злое сознание пробуждаемый к жизни конский волос.
New Writer
Ветеран
 
Сообщения: 945
Зарегистрирован: Вт дек 19, 2006 15:06
Благодарил (а): 0 раз.
Поблагодарили: 0 раз.
Пункты репутации: 0

Сообщение Шеин » Вт май 31, 2011 13:45

Хорошо, прочел с интересом ;)
Аватара пользователя
Шеин
Музыкальный обозреватель
 
Сообщения: 1161
Зарегистрирован: Пн фев 12, 2007 02:22
Благодарил (а): 0 раз.
Поблагодарили: 1 раз.
Пункты репутации: 0


Вернуться в ЛИТЕРАТУРА

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

Rambler's Top100